Из поэмы «Мертвые души»
…жили в одном отдаленном уголке России два обитателя. Один был отец семейства,
по имени Кифа Мокиевич, человек нрава кроткого, проводивший жизнь халатным
образом. Семейством своим он не занимался; существованье его было обращено
более в умозрительную сторону и занято следующим, как он называл, философическим
вопросом: " Вот, например, зверь, - говорил он, ходя по комнате, - зверь родится
нагишом. Почему же именно нагишом? Почему не так, как птица, почему не
вылупливается из яйца? Как, право, того: совсем не поймешь натуры, как побольше
в нее углубишься!" Так мыслил обитатель Кифа Мокиевич. Но не в этом еще главное
дело. Другой обитатель был Мокий Кифович, родной сын его. Был он то, что называют
на Руси богатырь, и в то время, когда отец занимался рожденьем зверя, двадцатилетняя
плечистая натура его так и порывалась развернуться. Ни за что не умел он взяться
слегка: все или рука у кого-нибудь затрещит, или волдырь вскочит на чьем-нибудь
носу. В доме и в соседстве все, от дворовой девки до дворовой собаки, бежало
прочь, его завидя; даже собственную кровать в спальне изломал он в куски. Таков
был Мокий Кифович, а впрочем, был он доброй души. Но не в этом еще главное дело.
А главное дело вот в чем: "Помилуй, батюшка барин, Кифа Мокиевич, - говорила
отцу и своя и чужая дворня, - что у тебя за Мокий Кифович? Никому нет от него
покоя, такой припертень!" - "Да, шаловлив, шаловлив, - говорил обыкновенно на
это отец, - да ведь как быть: драться с ним поздно, да и меня же все
обвинят в жестокости; а человек он честолюбивый, укори его при другом-третьем,
он уймется, да ведь гласность-то - вот беда! город узнает, назовет его совсем
собакой. Что, право, думают, мне разве не больно? разве я не отец? Что занимаюсь
философией да иной раз нет времени, так уж я и не отец? Ан вот нет же, отец!
отец, черт их побери, отец! У меня Мокий Кифович вот тут сидит, в сердце! -
Тут Кифа Мокиевич бил себя весьма сильно в грудь кулаком и приходил в совершенный
азарт. - Уж если он и останется собакой, так пусть же не от меня об этом узнают,
пусть не я выдал его". И, показав такое отеческое чувство, он оставлял Мокия
Кифовича продолжать богатырские свои подвиги, а сам обращался вновь к
любимому предмету, задав себе вдруг какой-нибудь подобный вопрос: "Ну а если бы
слон родился в яйце, ведь скорлупа, чай, сильно бы толста была, пушкой
не прошибешь; нужно какое-нибудь новое огнестрельное орудие выдумать".
No comments:
Post a Comment